добрались. Нас снимали с поездов, отправляя в детприемники, а оттуда домой. Мы опять бежали, стремясь к своей цели. И все повторялось. Самой далекой точкой, куда мы добрались, был город Кемерово. На этом путь на Москву был закончен, ибо наступила зима.
На другой год мы разработали новый план - добраться до Владивостока. И все повторилось, как и в прошлом путешествии. Единственное изменение было в том, что нас уже было трое.
Зимой же случился казус,, как мне тогда казалось, пустячный. Но он за собой потянул много последствий, которые много изменили в познании мира. Я понял, что есть еще какая-то сила, способная сломать отрока в одночасье, ибо того требует закон страны, в которой ни детство и ни старость закон не защищает, нет милости в нем, одна лишь неправда и лицемерие. Кто в детстве и отрочестве знает закон? Пусть скажет мне, и я назову его лжецом. Кто скажет, что закон для отрока, взрослого и старика должен быть одинаков? Я назову его лжецом. Ибо не было такого во все времена древности! Да простят меня читатели. Закон гласит: «Каковы вы, таковы и дети ваши. Каковы дети ваши, такова и старость ваша». И уже не хватает гробов, чтобы вместить всю мерзость, порожденную вами. Вы властвуете народом, как рабами, и эта участь постигнет вас и ваших детей до третьего и четвертого колена. Вы кичитесь богатством, обирая вдов и сирот, и будете нищими, которых еще земля не видывала. Вы считаете, что и вас ожидает жизнь! Прах уже на вас и ваших детях! Сами как ослы упорствуете и другим место не уступаете. Я знаю, что те, кому обращено это, знают дела свои злые. И вы, братья мои, не ходите путями злых и беззаконников, которые сами его создают, но сами не исполняют.
И вот трое друзей (один был старше нас на четыре года) сидят не крыше леспромхоза и ждут, когда наступит вечер. Когда взрослые уже дома, а пацаны идут на улицу гулять, мы спускаемся в поисках пропитания. Старшего моего товарища отчим гонял за то, что он посмел заступиться за свою мать. И когда он пил, друг домой не ходил. Он заходил в летнюю кухню и брал там сверток, приготовленный матерью. Мы набрасывались на еду как голодные собаки. Но только раззадоривали свой голод. Сверток был приготовлен для одного рта, а нас было трое. Когда и товарищи вынесут кто хлеба, кто луковицу. Я домой не шел принципиально из солидарности к своим односумам. У второго друга вообще была беда - мать и отец пили, а кроме него был еще и грудничок. Было у них совсем худо, даже молока ребенку взять было не на что, не говоря уже о моем друге, который родителям был не нужен.
Кто из них двоих предложил залезть в хлебный магазин, я не помню, но мысль эту они мне высказали вдвоем, как о чем-то решенном уже.